Soldino Gumnaasium Ajaleht -

Эспрессо - это жизнь. Горчит, но бодрит. Первый глоток может показаться невкусным, но, допив чашку, всегда захочешь ещё одну. А на ещё одну чаще всего не хватает времени.

Она делает что-то за стойкой. Варит, наливает, смешивает. У неё волосы цвета марокканских апельсинов и дурацкая стрижка. Я хожу в эту кофейню смотреть на неё, и только сегодня, два месяца спустя, решился заговорить. Спросил, что она порекомендует.

Капучино - это влюблённость. Сначала терпко, потом сладко и легко, а на поверку - всё та же жизнь. Но моменты, когда сладко и терпко, - самые лучшие. Кстати, всегда можно просто съесть пенку и не пить, но это мало кому приходит в голову. Видимо, дело всё-таки в сочетании.

Она улыбается, ставит на стойку ещё две чашки. Маленькая кофейня в центре города, где все давно знают друг друга по именам. Я здесь чужой. Уже два месяца.

Латте... латте - это мечты, эспрессо, разбавленный молоком надежды, и пенка, помните, да? Та самая пенка, которая бывает в капучино. Но нет корицы, нет той терпкости, которая позволяет прочувствовать момент. Честно говоря, не люблю латте. Но многим нравится.

Не знаю, многим ли она рассказывает всё это. Не уверен, что хочу знать. Мне нравится звук её голоса, её неторопливые, но чёткие движения, нравится запах кофе и корицы. Я слушаю и курю. Этого мне вполне достаточно.

Есть ещё мокко - кофе с горячим шоколадом. Мокко - это меланхолия. Густая и тягучая. Но даже в мокко есть молоко. И сладость, та, которую не найдёшь в эспрессо, например. Её и чувствуешь не сразу, и каждый раз не очень понимаешь, почему заказал именно его. Только потом вспоминаешь, в тот самый момент, когда становится сладко.

Кажется, именно его она сейчас и готовит. Кофе - напиток богов и моих бывших жён. Они обожали кофе, куда больше, чем меня, как мне всегда казалось. Наверное, я начинаю понимать - почему.

Айриш, кофе по-ирландски... страсть. Где-то там, на самом дне, обжигающий алкоголь. Можно перемешать, тогда он практически не чувствуется, если кофе приготовлен правильно, конечно. Но он там всё равно есть, и всё равно неизбежно пьянеешь. Кстати да, хуже плохого эспрессо может быть только плохой айриш.

Я не влюблён. Я заворожен, заворожен этим местом и этой женщиной, уже не очень молодой, но именно поэтому бесконечно прекрасной. В каждом её слове - всё то, что с ней уже случилось, в каждом взгляде из тех, что она иногда бросает в ою сторону, - всё то, что ещё может случиться.

И ристретто. Ристретто - это смерть. Это когда вся жизнь - одним глотком. Выпиваешь, просишь счёт и уходишь. Обычно так.

- А любовь? Настоящая любовь?

Боже, какой идиотский вопрос. Она улыбается, вежливо. Видимо, об этом её тоже уже спрашивали.

- Настоящая любовь - это кофе, который варишь дома с утра. Свежемолотый, желательно вручную. С корицей, мускатным орехом и кардамоном. Кофе, рядом с которым надо стоять, чтобы не убежал, иначе безнадёжно испортится вкус. Надо проследить, чтобы он поднялся три раза, потом налить ложку холодной воды в джезву, подождать пару минут, чтобы осела гуща. Кофе, который наливаешь в старую любимую чашку и пьёшь, чувствуя каждый глоток, каждый день. Наслаждаясь каждым глотком.
- Значит, тут мне его не попробовать?
- Тут - нет.
- Тогда чай, пожалуйста. Зелёный.

Я получаю чашку чая и на блюдце - салфетку с номером телефона. Пью чай, плачу и выхожу на улицу. Иду к метро, улыбаюсь как дурак. Когда-нибудь я обязательно позвоню. Когда-нибудь, когда допью открытую на днях огромную банку растворимого "Нескафе". Когда-нибудь я обязательно, наверное, может быть, позвоню.